– Знаете, что странно? Я не помню хорошего. Ведь наверняка что-то было? Но я не помню. Не помню, чтобы меня обнимали или целовали. Отец всегда на работе. Мама вечно уставшая. Нас трое детей. Теперь я понимаю – им было тяжело, время такое. Но в детстве не понимала и очень обижалась. А потом привыкла – так было, так есть и так всегда будет. Если я чего-то хотела, то не могла попросить – ведь маме и так трудно, а тут ещё я со своими желаниями. Подарки на дни рождения всегда мама выбирала сама, никогда не спрашивала, чего мы с сёстрами хотим. Мы же хотели все время каких-то глупостей – куклу там или фломастеры. И мы вынуждены были принимать некрасивые подарки, благодарить и носить с радостным выражением лица колючие шерстяные платья и уродливые кофты. И в тайне завидовать девочкам в “непрактичных и марких” нарядах. Мы не смели грустить: “Как вам не стыдно? У других детей и этого нет!”. У нас все было “как у людей” – одеты, накормлены, вовремя спать уложены.
Но по-настоящему на нас обращали внимание только когда мы провинимся. Тогда родители оставляли все дела и “уделяли нам время”. Много времени. Очень много времени! Три дня могла литься эта песня: “Да как можно было так поступить? Разве этому мы тебя учили? Снова ты нас опозорила! Собирай свои вещи, сдам тебя в детдом. Тогда будешь ценить то, что имеешь”. Часто следом прилетал звонкий подзатыльник – это было очень унизительно и обидно. И знаете, мне часто казалось, что они меня действительно из детдома когда-то взяли, а сейчас просто хотят вернуть, потому, что я не подхожу.
Хотелось уйти, убежать, исчезнуть – лишь бы не слышать эти голоса.
Даже когда они ничего не говорили – я сама знала: я виновата. Виновата, что хочу не слушать их, а делать по-своему. Виновата, что хочу рисовать зайца синим, а не серым (“Что это за заяц? Дай сюда. Смотри, как надо!”). Виновата, что развелась, когда поняла, что не люблю мужа. Теперь и перед Игорем виновата, он ушёл и не звонит, наверное я сделала что-то не так…Виновата, что не родилась мальчиком и не стала примерным сыном своего отца (Маша начинает плакать). Виновата в том, что я вообще есть. Знаете, как тяжело, когда ты всегда в чём-то виновата…
– Мария, вот лист бумаги и коробка с карандашами. Нарисуйте рисунок “Я всегда в чём-то виновата “.
– Хорошо.
Маша берет лист бумаги, карандаш. Начинает рисовать. Чёрное пятно. Сначала карандаш осторожно касается бумаги. Затем движения становятся все более сильными и быстрыми. Напряжение в рисунке наростает. Тело в оцепенении, только рука “живет”. Пятнадцать минут однообразного резкого заштриховывания. Это длится до тех пор, пока выдерживает бумага.
– Теперь остановитесь, пожалуйста, встаньте и поставьте два стула напротив друг друга. На один положите рисунок, а на другой сядьте сами.
Посмотрите на него. Что видите?
– Человека. Мужчину.
– Какой он?
– Большой, ужасный. Чудовище.
– Какая вы здесь?
– Маленькая.. очень маленькая.
– Сколько лет тебе?
– Пять.
– Что чувствуешь к нему?
– Я снова в чём-то виновата. Мне очень страшно. (начинает снова плакать, голос дрожит, тело сжимается) сейчас меня будут бить. Ремнём. Папа всегда так делает, если я провинюсь. (съеживается на стуле, закрывает голову руками).
– Чего хочется?
– Ничего. Бесполезно чего-то хотеть. Никто не поможет. Мне просто очень-очень страшно…
– Поменяйтесь местами с ним. Оставьте на стуле, где ребёнок, вот эту подушку.
Мария пересаживается, поджатый подбородок, взгляд в упор, металлический голос:
– Я очень злюсь на тебя! Ты снова сделала по-своему! Сколько раз я говорил тебе: “Слушайся!”. Мы с матерью стараемся! Все ради тебя! А ты – бестолочь. Снова сделала по-своему! (замахивается).
…
– Встаньте и подойдите ко мне. Посмотрите на это все со стороны. Что чувствуете к девочке, Мария?
– Жалко ее очень. Очень жалко! (плачет).
– Чего хочется?
– Не знаю, надо защитить, но я не знаю как. Я сама его боюсь.
– Что будете делать?
– Не знаю (отступает на шаг назад).
– Представьте, что это не вы, а ваша 5-летняя дочь. А напротив он. И он сейчас будет бить ее ремнём.
Тут же меняется взгляд и выражение лица. Спина прямая. Мария входит в сцену, заслонив “ребенка” своим телом.
Сквозь слезы, но уже сильным и уверенным голосом:
– Я не позволю тебе. Я не дам ее в обиду! Я такая же взрослая, как и ты! Ты не смеешь так с ней обращаться. Теперь я буду защищать ее и ты не посмеешь ее тронуть. Уходи! Уходи!!
– Как чувствуете себя?
– Я чувствую себя сильной. И взрослой.
Господи, я же взрослая! Такая же как он!
– Да. Теперь вы действительно взрослая. Посмотрите на девочку. Чего хочется?
– Хочется взять ее на ручки и забрать, увести ее отсюда.
– Сделайте это.
Мария берет “девочку ” (подушку) на руки и уходит вглубь комнаты, садится на стул лицом к окну. Закрыв глаза обнимает “Малышку”, покачиваясь:
– Маленькая моя, я так сожалею, что с тобой это произошло. Я знаю, каково это – быть всегда виноватой и бояться, что тебя обязательно накажут. Но ты не виновата! Я знаю, как это ужасно – жить и бояться ошибиться. Но ошибки – часть жизни.
Я взрослая. Мне 43. И у меня самой уже есть дочь. Теперь у меня есть ещё и ты. А у тебя теперь есть я. И я не дам тебя в обиду. Слышишь? Никому никогда не дам тебя в обиду. Мы вместе – ты и я. Теперь я твоя мама. А ты моя. Моя девочка. Я очень тебя люблю. Я так счастлива, что мы наконец встретились. И теперь мы всегда будем вместе.
(по мотивам психотерапевтической встречи, опубликовано с согласия героини)
Ответить
Хотите присоединиться к обсуждению?Не стесняйтесь вносить свой вклад!